Этот материал я написал в 2012 году. Решил повторить. По-моему, он еще актуален.
МУСТАФА
Было это сравнительно недавно, лет десять назад.
Нас с Сергеем Бодровым попросили «подлечить» сценарий к фильму «Мустафа Шокай».
«Подлечить» фактически означало – переписать. Поскольку то, что было написано, к профессиональному киносценарию отношения не имело. Как говорят киношники – сценарий был «неснимабельный». А запуск уже был на носу.
И вот засели мы, значит, в одном из домов отдыха под Алма-Атой – «лечить неизлечимый сценарий», – и в один из дней к нам неожиданно нагрянуло тогдашнее руководство почти в полном составе. Оказалось, на студии снова ЧП. Американцы во главе с Иваном Пассером по каким-то причинам бросили работу над «Кочевниками» и уехали. Не знаю, почему так случилось, но фильм в любом случае надо заканчивать. Другими словами – спасать.
Что ж. У нас такое тоже бывает: сценарии не пишут, а лечат. Фильмы не снимают, а – спасают. Дело это не новое, а Сергей – человек отзывчивый. Ну, он и пошел.
А я остался с Мустафой.
Полез в архивы – смотрю, работа неподъемная. Прежде всего, это относилось к масштабу личности. И тогда я решил ничего не выдумывать, а просто пройти его путь. Путь Мустафы. От начала и до конца.
Сел в поезд и поехал в Кзыл-Орду. Там, в области была когда-то станция Слу-Тобе. Неподалеку от нее и ютился аул Мустафы. На самом берегу Сырдарьи.
Здесь он родился. В семье был пятым. Самым младшим. Как и многие дети того времени, поначалу обучался у муллы. Тот его все время поучал, не ходи, мол, в русскую школу, «а то наденут на тебя крест и превратишься в кафыра. Забудешь родной язык и обычаи».
Мустафа не послушался и поступил в Ташкентскую гимназию. С отличием ее закончил. Если не ошибаюсь, даже с золотой медалью. Губернатор края генерал Самсонов предлагал ему должность в своей канцелярии, но Шокай отказался и уехал в Санкт-Петербург учиться на юриста. Там, в университете, по большому счету, и началось его восхождение.
Сейчас уже многие факты его биографии довольно подробно изложены в отечественной историографии. Кому интересно – можно посидеть, покопаться. Меня же больше интересовало – что же это за человек был такой? Откуда взялся и как мог появиться в такой глуши?
Впрочем, «ломоносовы с циолковскими» тоже не графья поди и оксфорды не заканчивали...
Из Кзыл-Орды я отправился далее в Ташкент. Оттуда в Петербург, потом Баку, Тифлис, Стамбул, Париж, Ножан и – Берлин. Здесь, в столице Германии земной путь Мустафы Шокая закончился...
Чтобы пройти его дорогой, мне понадобилось чуть больше трех месяцев. Мустафа же прожил 52 года…
Похоронили его на турецком кладбище Османидов.
Рядом с могилкой – сплошной забор. За ним – трасса. На надгробном камне надпись по-немецки: «Здесь покоится мой незабвенный супруг Мустафа Шокай-бей Оглы. 21.1.1941. JOH. 15.13». («Нет больше той любви, как если кто положит душу за друзей своих» Ин. 15:13.)
Что запомнилось из всего этого путешествия? Вернее, чем бы хотелось поделиться.
Пока я незримо следовал за Мустафой, я открывал по ходу много нового и необычного. Ну, во-первых, я открыл для себя человека, который двигался наперекор своей судьбе, весьма отчетливо представляя ее неотвратимость. С упорством фаталиста. С одной стороны, это вызывало интерес, с другой – недоумение.
Ну, к примеру, мне непонятно как его могла полюбить такая ослепительная женщина как Мария Яковлевна Горина? Оперная дива. Петербургская аристократка в пятом поколении.
Ну, в самом деле. Ведь красавцем Мустафу, честно говоря, не назовешь. Обыкновенный. На районного акима похож. Значит, было в нем что-то особенное. Чего не увидишь глазами, а только сердцем.
Тем более в тот момент Мария была замужем за блестящим офицером, краевым прокурором. Жила в стабильном достатке и привычной роскоши: огромный особняк, балы, светское общество…
Я не мог себе представить, как она могла взять и променять все это на беспокойную жизнь с революционером, за которым охотятся, чтобы повесить? Или расстрелять. Причем цели его утопичны, а будущее – туманно. Да и времена на дворе, прямо скажем, непростые. Революция, погромы, голод, разруха…
Мне до сих пор кажется, что выбор Марии Яковлевны заслуживает отдельного художественного романа. Или фильма. Подвиг ее во имя любви вполне сопоставим с жертвенностью жен декабристов.
Помнится, в какой-то момент им предстояло расстаться. Причем непонятно – получится еще раз встретиться или нет. Рядом с Мустафой уже просто опасно было находиться. Но Мария, все равно, выждав какое-то время, пустилась в опасное путешествие через всю степь: где-то на санях, где-то на подводах, а где-то и пешком, чтобы встретиться в условленном месте, на берегу Каспия. Уже оттуда они уже на барже уплыли в Турцию и оказались в относительной безопасности. Короче, это настоящее приключение, в одном материале не перескажешь.
Словом, ради Мустафы Мария бросила все. И мужа, и дом, и карьеру, и все остальное. А пока металась по зимней степи, жестоко простудила горло. Петь она уже потом не могла…
Когда жили в эмиграции, снимали квартиру в Париже. Мустафа подрабатывал корректором в газете «Дни», которую редактировал Керенский. Они были знакомы с ним еще по Петербургу.
…Когда Керенский возглавлял Временное правительство, он предлагал Мустафе портфель министра юстиции. Так высоко он его ценил. А после уже, в Париже, когда работали в одной редакции, они поссорились. Из-за мутной публикации, которую Керенский решил опубликовать. Мустафа был против и уволился по собственному.
Переехали в Ножан. Это под Парижем. Бедствовали. Денег не было. И тогда Мустафа съездил куда-то в деревню и обменял свой единственный пиджак на курицу с петухом. Притащил все это хозяйство домой и сколотил что-то вроде загончика. Марию хотел обрадовать…
Было время, когда они решили устраивать платные обеды на дому. Надо было как-то выживать. Мария Яковлевна ходила на базар за продуктами, варила дома щи. Мустафа расставлял нехитрую мебель: столы и стулья. К ним любили ходить столоваться эмигранты…
Вообще, Мустафа фигура противоречивая. Мало о ком ходило и до сих пор ходит столько кривотолков. Для одних он – святой. Для других предатель и отщепенец.
Я встречался с некоторыми людьми весьма преклонного возраста: во Франции, Германии, Польше, Турции…Все они когда-то сидели в концентрационных лагерях и в прошлом имели отношение в Туркестанскому легиону. Всех их в свое время Мустафа спас от верной смерти. Они говорят о нем, как о своем отце-спасителе. Так евреи вспоминают Шиндлера…
Дело в том, что в самом начале войны немцы создали специальный департамент – Остминистериум, который занимался вопросами Востока. Вермахт видел в Мустафе организатора и вдохновителя Туркестанского легиона, потому что именно Мустафа Шокай к тому времени считался идейным вождем тюркского мира. Его уважали, к нему прислушивались и он пользовался всюду непререкаемым авторитетом. Даже Сталин называл его своим «личным врагом».
Так вот. В первые месяцы войны в плен попало огромное количество советских солдат, поскольку опыта боевых действий, в отличие от немецких, у них еще не было. Нацисты пообещали Мустафе после окончания блицкрига серьезные преференции и предложили собрать мусульманскую армию из числа военнопленных. Среди них были, в основном, представители тюркских национальностей: узбеки, татары, киргизы, уйгуры…
Мустафа поехал по лагерям – разговаривать. Кто-то соглашался, переходил, а кто-то бросался на него с кулаками…
По-разному складывалось.
В любом случае, многих Мустафа тогда вытащил. Многие выжили.
Как-то ему даже пришлось спасать бойцов-евреев, выдав их за мусульман. У тех имелись, скажем так, «вещественные доказательства». Все они были обрезанные. Вот уж если бог решит помочь, то он найдет способ – как. На тот раз еврейский бог пришел на помощь в лице лидера туркестанского движения.
Но все же создать легион Мустафе так и не пришлось. (Формирование армии из числа военнопленных связано с именем Вели Каюм-хана – авт). Переговоры с немецким командованием зашли в тупик. Шокай настаивал на том, чтобы солдат Туркестанского легиона не использовали в военных целях. Другими словами, чтобы их не отправили заново на фронт, но уже в составе немецких подразделений. Вермахт был против. В частности, Риббентроп. В итоге в декабре 41-го Мустафа скончался при загадочных обстоятельствах. В акте о смерти написано: «Тиф». Но Мария Яковлевна всю жизнь считала, что его отравили.
Умер Мустафа в клинике с символическим названием «Виктория». Видимо и здесь судьба решила улыбнуться ему своей кривой улыбкой.
К чему я все это вспоминаю?
Видите ли, я намеренно опускаю здесь все то, что есть в исследованиях. Еще раз повторю: меня прежде всего интересовал человек, а не легенда. Так вот, мне думается, что Мустафе не повезло как человеку.
Ну, во-первых, бог не дал ему детей. И потом, от него отвернулась родня. Друзья. Почти все. Да, круг общения у него был довольно широк, но в душе он был глубоко одиноким человеком. На Родине боялись даже упоминать его имя, потому что за этим моментально следовал арест.
Мустафа очень любил свою землю, но вынужден был покинуть ее. Он хотел ей счастливой судьбы, но, опять же, обстоятельства складывались против. Он мечтал о великом ее будущем, но его мечте не суждено было сбыться. До конца своих дней он числился во врагах собственного народа. Советская пропаганда работала без перебоев. Лишь сравнительно недавно его реабилитировали. Если не ошибаюсь, в числе последних его великих однодельцев-алашординцев.
В Алма-Ате его именем назвали, почему-то, небольшую улочку, которая ведет на Кенсай. Что само по себе странно и нелепо. Фигур такого масштаба, как Шокай, у нас не так много. Если не сказать, что их фактически нет.
Мустафа мыслил глубоко. В чем-то – пророчески. Еще тогда он предвидел нынешние трансформации. В своих книгах и журнальных статьях он предупреждал, что нет ничего страшнее для нации, чем духовная ассимиляция. Потеря корней. Он говорил о необходимости объединения тюркских народов. И прежде всего здесь – в Центральной Азии. Обосновывал он свои идеи общей культурой и общей историей. Как видим, его опасения в чем-то оправдались: мы уже отгородились друг от друга колючей проволокой, прочертили границы, опустили шлагбаумы, отпечатали свои деньги и о жизни ближайших родственников узнаем по российским телеканалам.
Сейчас мы пытаемся заново открыть себя. В то же время нас соблазняют достижениями «запада». Как всегда – недосягаемыми. (Если их вообще нужно – досягать).
Мустафа говорил о том, что потеря оригинальности, самобытности и подражательство породит стереотипность мышления. Безликость. Размытость. Что и происходит сейчас. Он хотел, чтобы мы вошли в мировое сообщество через парадные двери, а не ломились туда через задний проход.
Что сбылось из его опасений?
Нас лишили права выбора. За нас выбирали другие, случайные поводыри, на которых нельзя было положиться. Это было ошибкой. В чем и состоит вся драма. Теперь, чтобы двигаться вперед, мы вынуждены возвращаться назад. Восстанавливать память. Историческое сознание. Язык. Вспоминать все то, что составляет нравственный облик целого народа. Конечно, это нелегко. К тому же многое потеряно уже безвозвратно.
В этой связи меня занимают некоторые вещи. Мысленно я провожу параллели с сегодняшним днем.
Нынче снова в тех же европах проживают оппоненты теперешней власти. Тот же Кажегельдин, например. Кстати, тоже бывший председатель правительства, как и Мустафа когда-то (Мустафа Шокай был премьер-министром Кокандского правительства – авт.).
Или тот же Аблязов. Тоже министр чего-то. Кажется, энергетики, если не путаю. Между прочим, он сейчас в Париже. Надо же, какое совпадение…
Есть и другие…
Врагами народа их пока не объявляют, но хорошего о них в официальных СМИ тоже не говорят. Не думаю, что кому-то из них придется менять последний пиджак на курицу-несушку, но их судьбам я тоже не завидую. Чужбина – не сахар. По себе знаю. Да и не слишком я знаком с деталями их историй. Поэтому однозначные выводы делать не имею права. Я лишь смотрю на ситуацию со стороны. И думаю – а сколько же нынче таких? Тех, кто вынужден был бежать и прятаться. Вдали от Родины. Всех и не упомнишь. А жаль. Ведь умные мужики все. Деятельные. Сколько пользы могли бы стране принести. А вон оно как вышло.
Правда, смысл нынешней конфронтации, надо признать, несколько иной. Я имею в виду сам характер противостояния. Природу конфликта. И мотивы опять же. Цели…
Для себя я понимаю это так: разные банды бились за место под солнцем. Победила та, что оказалась ловчее и проворнее. Даже Мустафа не мог предвидеть такое. Он даже не мог предполагать, что землю его разорвут на сотню маленьких медвежат и растащат – каждый в свою берлогу. Он всю жизнь боролся, представляя себе другое будущее. Явно не такое, как сейчас. К сожалению, потомки не оправдали его надежд. Во всяком случае – нынешние. Может быть те, кто придут после, окажутся совестливее. И умнее…
Между прочим, Мустафа не хотел быть политиком. Он хотел быть историком. Мечтал заниматься прошлым своей многострадальной земли. Хотел писать книги и учить детей.
Не получилось…
Автор: Ермек Турсунов
